Кто-то отписался. Хоть убей, не могу понять, кто - было 16, стало 15.
Дана Борисова и Хана ( Ханга? ) ведут "Принцип домино". Меня злостно наебали с карточкой Мемори Стик.
А за окном мокрая сырая дорога.
Дядя Семен возился с штативом. А может и не Семен. Помню, что он вел у меня физру, каждый раз приходил на занятия пьяный в жопу, откидывал прорезиненный капюшон плащ-палатки и выплевывал окурок.
- Дети, спейсяс буем занимацца - у него был деффект речи.
Дядя Семен (?) воружал на штатив "Зенит" и колдовал над ним. У него была мечта сделать самый-замечательный-в-мире снимок природы.
А я дрыхла на чердаке. Когда солнце понималось достаточно высоко, чтобы пролезть через маленькое, забитое плью окошко, оно начинао немилосерно печь в морду, и я спускалась. Бард Вольдемар, голый по пояс, отважно сражался с зараслями травы, и папаротником, в два раза превышающим его рост.
Я лежала в луже каких-то горячих источников. Потом я спускалась по дорожке к дому. Медведи по ночам выходили на дорогу, ревели, скребли со скуки бревна и срали в пыль наполовину перевареной брусникой.
Утром я обязательно подскальзывалась и падала туда рылом. Каждым утром.
На расстоянии в сто пятьдесят километров больше никого не было, если не считать одиннадцать японцев, прилетевших на вертолете и одного полоумного австралийца, который "вери лайкс вайн, эспешли рашшн водка"
В долине было тихо. На перевале шел дождь и умирала от переохлаждения двеннадцатилетняя девочка.
В тот вечер дядя Семен варил уху. Вольдемар достал гитару и пел свои бардовские песни про воробьев или соловьев,которым "отлично видно с ветки, что нарушена разметка" и "им так жалко, что расстроится ГАИ". Голодные любопытные медведи выглядывали из за деревьев и заворожено слушали.
На обратной дороге я наткнулась на курган из камней и криво сколоченный крест.