еще про оборотней

Доска была расчерчена на квадратики, а лини по краям – пронумерованы от одного до девятнадцати. Поверхность доски давно потемнела от пыли.



Рядом с доской лежала собака. Это была белая лайка, которая жмурила глаза и все время зевала, широко открывая пасть.

- G9 – сказала собака.

Парень, сидевший по другую сторону от доски, поставил на пересечении двух линий камешек.



Собака играла камнями черного цвета – маленькими полированными шариками из обсидиана, которые стоили очень дорого.

Парень использовал вместо фишек белые пешки и кучу ржавых гаек разного размера.

Он играл гораздо лучше, чем собака.



- Настоящий проффи плюет на атрибутику – сказал бы он вам, - важно не то, чем ты играешь, а как ты играешь.

На самом деле, у него были нормальные камни – из яшмы. Он купил их как-то с получки, но потом сдал в ломбард, а деньги пропил.



- F4 – сказал он и положил на доску гайку.

- Q16 – сказала собака.

- Ты даже не смотришь на доску!

- Я держу партию в голове. В отличие от тебя, у меня отличная память.

- D6 – сказал парень. – Угол я отвоевал.

- Надо было ходить в коми – заворчала собака.

- Я не знаю, что такое коми.

- Семай?

- Первый раз слышу.

- Как ты можешь выиграть, если не знаешь теории? – обиделась собака.

- Ты не умеешь играть, вот и цепляешься за свои умные слова – сказал парень. – Как будто с ними ты будешь играть лучше.

- Q10 – сказала собака. – Домо и я опять играю в семай. Вот увидишь.

- Который час?

- Половина двенадцатого.

- Марта не звонит – пожаловался парень. – Эта идиотская работа отнимает все время.

- Привыкай к семейной жизни, Калиюга – сказала собака. – P5.



На ее спиной висел труп. Он был прибит к стене двумя острыми длинными гарпунами. Кровь стекла по обоям парой тонких струек и собралась под ним в небольшую лужу.



- Займи тысячу? – попросил Калиюга. – До понедельника, а?

- Ты мне еще прошлые две не вернул – сказала собака.

- Мы с Мартой хотим за покупками съездить – сказал Калиюга.

- Марта, Марта. Каждый день только и слышу, Марта то, мы с Мартой сё. – сварливо сказала собака. - Тебе Хантер вчера выдал премию, ты куда ее дел уже?

- Так ведь празник же был.

- Думаете жопой вечно – сказала собака. – И я, кстати, край у тебя оттяпаю сейчас.

---

Вести дневник - все равно что курить крэк.



Не нажралась как свинья - день зря прожит.

(с десятой попытки набрала - о как)

---

Недавно поняла, что такое последняя степень падения - когда пыталась мыть голову стиральным порошком. Даже мыла не нашлось.



Посралась давеча с eoo - не пришла на ее свадьбу. И не поздравила. Хотя знала.

( Я ей не стала напоминать, что меня не приглашали. e2o, золото мое, даже своим родителям про свадьбу не сказала. ) Подразумевалось, видимо, что я довереное лицо и мне все можно.

Нахуй. Дожить до февраля - и то уже нетривиальная задача.



За зиму целая куча людей призналась в ненависти. Полагалось, что должно меня задеть. Кто меня ненавидит - милости в коменты, я тщательно в записную книжечку занесу.

Детям потом буду показывать или перечитывать долгими зимними. Угу.

---

Матом начала разговаривать. Только все мои грязные ругательства при таком морозе замерзнут и попадают вниз стремительным домкратами.

А потооом, когда потеплеет - оттают. И уж тогда все услышат.



Некоторые несчасные уже пишут возвышеную чушь про эту зиму. не все, но есть юродивые. По пять страниц, между тем можно было бы ограничиться четыремя словами - "ХОЛОДНЯ БЛЯТЬ АЖ ПИЗДЕЦ!"



А в аду уже налаживают систему центрального отопления - мне об этом Сам сказал.

---

Один год.

---

Пиздец вашей Буру.

---

занимательная квантовая физика

Возьмем обычный цифровой сигнал.

Он славен тем, что либо он есть ( и это логическая единица, true ) - либо его нет ( либо он заведомо ниже единички ) - тогда это false. Если изобразить его графически, то это будет квадратик.

еще всякая чушь

Возьмем обычный аналоговый сигнал - синусоидальное колебание.

Сложим его с другим колебанием - с меньшим периудом, с меньшей амплитудой и другой фазой - у нас получится новый сигнал, представляющий собой двугорбого верблюда.



Если взять бесконечное количество сигналов определенного рода и сложить их - у нас получится сигнал прямоугольной формы. То есть цифровой сигнал.

Вот такое вот ЦА преобразование.



Или вот электромагнитная волна - суть совпадение целой кучи волн, поляризованых в какой то плоскости.



Это я к чему?

Это я к тому, что если все люди - это сигналы ( а сигналы они должны быть, если верить дядькам Гейзенбергу и Шредингеру ), то сигнал этот можно сложить в один.

Большой такой сигнал.

Бесконечная такая плоскость. Просто есть.



Вначале было ничто.

Очень смешно смотреть, как ничто раскладывается до чего-то.





В следующий раз я расскажу вам, как правильно курить Древесно-стружечную плитку и лечить алкоголизм сиропом от кашля.

Оставайтесь на той же волне.

---

Да, кстати, можете уже начать отписываться от меня, потому как записи пойдут уже совсем реже и реже.

Пора за старый дневник браться, а то люди заскучали.



Я вернусь. Как Мери Поппинс, обязательно вернусь. Но попозже, когда ветер сменится на 180 градусов.

---

Улыбкой юности и славы

Чуть припугнув, но не отторгнув,

От лени или для забавы

Так села, как велел фотограф.



Лишь в благоденствии и лете,

При вечном детстве небосвода,

Клянется ей в Оспедалетти

Апрель двенадцатого года.





Сложила на коленях руки,

Глядит из кружевного нимба.

И тень ее грядущей муки

Защелкнута ловушкой снимка.



С тем — через «ять» — сырым и нежным

Апрелем слившись воедино,

Как в янтаре окаменевшем,

Она пребудет невредима.



И запоздалый соглядатай

застанет на исходе века

тот профиль нежно-угловатый,

вовек сохранный в сгустке света.



Какой покой в нарядной даме,

В чьем четком облике и лике

Прочесть известие о даре

Так просто, как названье книги.



Кто эту горестную мету,

Оттиснутую без помарок,

И этот лоб, и челку эту

Себе выпрашивал в подарок?



Что ей самой в ее портрете?

Пожмет плечами: как угодно!

И выведет: «Оспедалетти.

Апрель двенадцатого года».



Как на земле свежо и рано!

Грядущий день, дай ей отсрочку!

Пускай она допишет: «Анна

Ахматова» — и капнет точку.

---

"Что толку мне от моих трудов?"

Еклизиаст. Старая добрая банальность, которой пара тысяч лет.

____



У каждого человека есть вера. Мон шер, кто то верит, что мир сотворил I.H.V.E. за семь дней, а кто то верит, что все всем снятся, а потом придет пес фафнир и всем настанет рагнарёк щасье.

Я верю в то, что я волна.

Можно говорить проще - ring zero или ring 3, правое полушарие или левое, лентяи или ботаники, живые - или вирты. (даже не "живые", а презрительно - "жывые")

Но частицы и волны - это слова, прекрасные в своем изяществе.

Это две стороны одного и того же. Но частица есть, и она может исчезнуть в одной яркой вспышке анигиляции навсегда. А волны нет и никогда не было, поэтому она будет существовать вечно.



Мы исключаем друг друга. Попробуй обьяснить корпускуле, что она - корпускула. Мон шер, этот человек выдерет тебе глаза.



Не дураки. Интересуются где-то как то религией, политикой, ищут смысл жизни.

Но волосы на голове становятся, потому что для меня это инопланетяне.

Их логику же в принципе не понять.

У них в голове геары ж по другому крутятся, если крутятся вообще. Возьмем к примеру дайри юзера http://diary.ru/~wrongworld/. Самый верхний пост, этого будет достаточно. Корпускула чистой воды.

О чем он будет думать, катаясь в метро о самой длинной ветке метро? (или кольцевой даже - чтобы спокойно поспать?) Не знаю. У меня в голове таких алгоритмов нет.

Но будет он шептать себе под нос "я-волна, я-волна, я-волна?", уже теряя чувство реальности, сжимая руки в кулаки? Смешно, холи сатан. Не будет.

А я буду. И он умрет, а я - нет.



Я - волна.

---

Первый снег.



Хуле, 20 ноября, должен же он когда-нибудь выпасть, в конце концов.



Еще ужасно забавно получать некоторые записи по e-mail. Человек ее удалил, может быть, а я могу перечитать пару раз. Чувствую себя особенной, епта.

---

Каждая моя запись тут, похоже, это продолжение каких-нибудь старых споров.

Очень удобно ломать копья, когда оппонент не может возразить. Вялая драка с самой собой.



Вот давеча цапались с Ка. Я мысленно атаковала, Ка мысленно парировала. Как в фильме "Герой", помните? "Весь бой у них в голове".

Только это не драка была. Продолжение.



Дрались из за пустяка - из за того, зачем нужны людям блоги.



Для того, чтобы записывать мысли для других людей.

Чтобы пожалели? Чтобы по голове погладили?

Чтобы прочитали. Млять. Нахуя. Млять? Нахуя книги пишут? Нахуя пишут не себе в стол?

Ты книгу пишешь блять ?



У слов нет своих имен. Есть понятия, удобные вам. Понятия, которыми вы подменяете другие понятия. Просто желание вешать ярлыки.

"Иногда сны - это просто сны", как говаривал Фрейд своей дочери.



Если человек ведет дневник, то он высказывает свои мысли для других и хочет чтобы его выслушали.

Но он не в коем случае не хочет, чтобы его только выслушали.

Его ни в коем случае нельзя назвать одиноким человеком, который от безысходности хочет высказать что-то.

Нельзя говорить, что он хочет ныть. Нельзя называть то, что он пишет лицемерным бредом.

Потому что такие слова вам могут запихнуть назад в глотку.

Люди вроде меня.



Я не злая и не раздраженная. Просто мой мозг сильно отравили и понемногу приходит в норму.

---

Какая тошнотворная хуйня написана 15 ноября, аж блевать тянет.



Людей, которые выслушав собеседника, с умным видом говорят: "знаешь, да, но это все просто красивые слова", нужно оставлять без сладкого.

И за фразу "будем называть вещи своими именами" - тоже.

При всем моем ув и почт, ага.



А еще последнее время не могу читать некоторых людей. У них все написано чистенько, приятно и красиво (поэтому их и читает много людей, фар мор зен ми).

Но от таких записей хочется зевать.

http://www.diary.ru/~hempen/ - это вообще уебищнострашно.

За такие дневники расстреливать надо.



И мой мозг, похоже, приходит в себя. Чур меня, чур, я чуть было не поверила в то, что мир has moved on.

---

"Никто никому ничего не должен" - это клевые, правильные слова. Они вставляют голову в правильное, нужное положение.

Самые хорошие мысли - это те, которые неполярные.



"Человек создан для счастья как птица для полета" - "Человек человеку волк"

Субьективны, слишком зависят от точки зрения. Хотя и ниибаца правильные.



Ни хорошо ни плохо. Никто не должен.

Стыдно говорить, какое дерьмо жизнь, когда у тебя, в сучности, она сытая и спокойная. А говорить о жизни вообще, в целом - так и вовсе последнее дело.

Слишком громкие слова. Слишком много Больших Букв.



Нить теряю, чтожтыбудешь делать. А все просто - мысли в смятении, из за пустяка, по сути дела.

Субьективизм. Смотришь с одной стороны - решка, но стоит посмотреть с другой - на деле орел. Всю монету не видишь. В целом не получается думать, голова не тянет.



Самокопание зло.

У меня дедушка работал на КНС. Говнокачке. Канализационно-Насосной-Станции.

Я прибегала к нему по утрам и просила мелочь. Ее я не тратила ни копейки, никогда. Нет, я понимала, что такое деньги. Мне просто нравилось подбрасывать монетки на руке и смотреть, как они блестят. У дедушки были блоки реле. Много блоков реле, с двумя, тремя и четыремя выключателями. Я разбирала их и собирала. Собрать не получалось никогда.



Самокопание - та же детская игра с реле. Соберешь - а остались лишние детали.

И черт с ним.

Даже клевые умные слова в правильном клевом порядке не прибавят ни капли мозгов.



Завтра утром встечать freethinker. Надеюсь, тот факт, что я кусок дерьма, не испортит ей удовольствие от поездки в Питер.

---

Day One

Утро. Разоренный бетонный муравейник номер семнадцать встречает их битыми стеклами и пустыми домами.

Он уже не молод, но еще не в годах, в его густой бородке с концами потеряется небольшое блох. Дужка очков перемотана изолентой - как у Стиви Кинга или заурядного школьного учителя.

Он одет в неприглядную коричневую спецовку. Его ботинки нечищены.



Напротив него - Человек-в-синем, мервой хваткой вцепившийся в чемодан.

Он у тебя приклеен чтоли?

Да, немецким клеем HiGlue

Не понимаешь ты шуток, я смотрю.



В чемодане пара носков, колбаса и чертеж машины времени.

Зачем тебе носки?

Да пару дней походишь, и нога как деревянная. А хочется быть в чистом.



Как становятся героями?

Лентяй охранник, всегда был посмешищем, форма сидит как коза на заборе. Пьет кофе как слон на водопое, потом вечно дрожат руки и нервный тик под правым глазом.

Через несколько дней он полезет спасать его от снайперов, ссыкливый сукин сын, он так и будет ругаться себе под нос - не в слух, конечно, он никогда не говорит ничего вслух, it never talls me anything, dixi - он будет дрожат за укрытием и орать благим матом каждый раз, когда пули бьют в бетон рядом с ним.



Он наверное тоже не хочеть быть героем. И вот он ляпнет сдуру - а что мы собственно ждем? Мы же живем как во сне, вы посмотрите на нас, стадо овец, дрожащих от страха.

Коготок увяз - всей птичке пропасть. В одно мгновение этот ссыкливый сукин сын станет идолом в их глаза и поведет на смерть. А может быть, он просто соломинка, которая сломала спину слону.



А он будет воевать с собственными химерами. Ему все кажется до сих пор, будто его жизнь - это сон, и он так навсегда и остался погребен в тот день под обломками, где-то глубоко под землей.

- Знаешь, - жалуется ему человек в синем - я чувствую себя героем игры - не главным, а так, второго плана. Из тех, что исчезают в начале и появляются только в конце - сказать пафосную и длинную фразу, а потом пропасть уже навсегда.





(памяти 1998 года)

---

Больше всего на свете я люблю сон.

Когда я сплю, меня нет.

---

"Альма, а где ты берешь такие белые майки с красивыми синими разводами?"

"Нигде, я их замачиваю на десять часов вместе с фиолетовыми майками"

---

февраль

Февраль получился длинным и особо дерьмовым почему-то.



Кстати, http://www.journals.ru/journals_info.php?userid=40711 - два последних интереса. Я аж прослезилась.



(warning, много букв)





Длинный долгий февраль. С потолка капает вода. Целое море воды, океан вверх тормашками, потолок не держит, вот и капает.

Самая лучшая музыка – удары этих капель. В каждом стуке – целая вселенная. В них маленькое желтое солнце над головой, и длинная прибрежная полоса – вроде той, что за окном? Нет, эта длиннее, прямая как автомагистраль, и маяки как километровые вешки, все вперед и вперед и вперед.

Долгий длинный февраль. Мысли гудят в голове. Откуда они взялись? Еще недавно их не было.

В голове – одни ящики, с бирками и пометками – на них даты и номера.

Кто то взял самый дальний и открыл его. 3652 на боку. Тридцать шесть – пятьдесят два – это откуда вообще? Это что за глупость?

Долгий длинный февраль. Он начинается с белого утра, слепящего глаза и прогулки вниз. Пальцы пахнут никотином. Если много курить. Это он? Нет, это синий ублюдок этажом ниже, его мысли бьют в голову, как молния в громоотвод, ни разу еще не промахнулись мимо. Свет солнца бессмыслен и отвратителен. А если глаза закрыть – он пропадет?



Переход – это буква «П» в поперечнике – длинная кишка, поддерживаемая двумя колоннами, под решеткой провал, голова кружится, хоть и невысоко. Под ногами чавкают лужи. С потолка капает вода. За его спиной она превращается в пар и улетает прочь, вместе с лучами восхода. До Тсубасы – как до конца жизни.

Тсубаса живет далеко. Она любит висящие в воздухе дороги и винтовые лестницы, пусть они отваливаются и медленно падают вниз, вертясь в воздухе, ни дать ни взять – подхваченый воздухом упавший осенний лист – что с того?

Слишком много мыслей.

Слишком много глупых ненужных чужих мыслей в голове, тай делах, аркт ал шаон тай делах.

Если запустить когти в глазницы и выдрать глаза прочь, будет легче в сотню раз. Станет больно и темно.

Но потом вырастут новые глаза.



По дороге к Тсубасе шлюз. Рядом со шлюзом – записка. По пунктам – повернуть рукоять, отодвинуть дверь вверх – там внизу длинная погнутая скоба – видишь? Для таких как ты, хватай да дергай.

И обязательно, обязательно, андерлайн, три восклицательных знака, обязательно проверить серебряные часы.

Красные цифры. Красные слова: «Спутник ушел».

Сорок четыре секунды, пока эта дрянь висит на орбите за кучей мусора, сто пятьдесят шагов по прямому отрезку, сто пятьдесят же с гулькиным хреном метров. Если двигаться быстрее – меньше. Если нет – на нет и суда нет.

Тень. Четыре трубы, сплетенные в сложный хитрозаковыристый узел, а под ними черный провал, большая темная дыра Улья.

Двенадцать секунд. Спутник ушел. Теперь ждать полчаса. Тридцать минут двадцать одну секунду. Минус те двеннадцать, что остались от предыдущего забега. Лужи на балке уже высохли.



Двадцать девять минут. Мысли тянутся киселем. Они не в голове, они летают воокруг головы, по сложным орбитам, тяжелые и глупые мысли ниже, грузлыми бегемотами, легкие и яркие – высоко, стайка сигнальных ракет – протяни руку да хватай.

«МДМА седативных групп» - это мысль Тсубасы. «Пальцы пахнут дымом» - это мысль Гексограмона.



Мысли размазаны. Почему размазаны? А ты видел электронные облака у атомов? Так же и тут.



Двадцать одна минута. Улей похож на лес из башенных кранов. Вы жили на башенных кранах? Ветер продувает их насквозь, чем выше стоишь, тем сильнее его чувствуешь. Пусть внизу не шелохнется и травинки, здесь, в мире балок и перекрытий, маслянистых тросов и болтов в черной заводской смазке, он превращается в бурю.



Пятнадцать минут. Прошла половина. Из ушей хлещет кровь. Балки дрожат под ногами.



Девять минут. Пять. Три. Одна. Он срывается с места и бежит по балке. Закрывает за собой дверь. Пытается отдышаться. За дверью слышно, как дрожат опоры.

Если они с Тсубасой и Гексограмоном будут вышагивать в ногу – улей развалится или нет?



Он проходит по длинному коридору. За стенкой со скрипом вращается чертова уйма вентиляторов.

В воздухе летают маленькие пылинки, они блестят в тусклом свете ламп. Решетки гремят под ногами.

- Все делают кое-как – говорит Шатун мрачно и стучится в дверь перед собой.

- Я могу войти? – говорит он уже громче.

Никто не отвечает и Шатун толкает дверь.



Комната Тсубасы выглядит по спартански. Постельное белье аккуратно постелено на полу, поверх матраса, на стенах два зеленых гобелена, сама хозяйка за столом что-то рисует. Над ней, на всю стену – огромный чертеж коленно-передаточного сочленения, аккуратно прицепленый кнопками к черной доске.

- Ты неправильно выбрала квалитеты точности – говорит Шатун.

- А? – спрашивает Тсубаса недоуменно. В ее глазах пустота, мыслями она где-то далеко.

- Я говорю, ты неправильно выбрала квалитеты точности – повторяет Шатун и показывает пальцем на чертеж. – Вал разломает паз за два дня.

- Ааа… - говорит Тсубаса так же недоуменно и кивает головой.

- Ты сделала? – спрашивает Шатун – То, о чем я тебя просил?

Тсубаса кивает и щелкает тумблером.

- Не беспокойся, - говорит она, - там ошибок не будет.



Маленькие прямоугольные окна под потолком закрываются. Пол клацает и в нем появляется темная линия. Она разбивает его на три части – одну большую слева, другую такую же справа и маленький круг в середине.



Тсубаса отрывается от рисунка, комкает его и прячет в карман. Она встает из за стола, идет в центр комнаты и становится рядом с Шатуном.

- Все никак не дойдут руки сделать лестницу. – говорит она виновато ( больше красуясь, - думает Шатун )

Круг в полу дергается и начинает опускается вниз, сам пол комнаты смыкается над их головой с легким лязгом.

Включается освещение.

Теперь Шатун может как следует разглядеть лабораторию Тсубасы.

- На свет реагирует? – спрашивает он ее.

Та кивает.

- У меня просто, рубильником – говорит Шатун и оглядывается.



Вдоль стен лаборатории на длинных крюках подвешены туши животных, они накрыты кусками полиэтилена, а под самими тушами аккуратные решетки для стока крови.

У каких-то тел не хватает задних лап, у каких-то – передних. Есть здесь звери и без голов, которые почему-то время от времени дергаются и раскачивают длинные цепи.

Из культей торчат провода, связанные черными хомутиками. Провода уходят к потолку. Кажется, что тела животных поросли этими проводами, словно лианами-паразитами.



В середине лаборатории, на большом стенде подвешены доспехи. Их поверхность темная и матовая.

На кирасе нарисована большая золотая шестеренка. Грудь покрыта черной, плохо тонированной сеткой, под которой мелькают лопасти.

Шею закрывает большой ворот, там, где должен находиться кадык – блестящая полусфера.



Тсубаса касается этого места, и поверхность полусферы раскрывается как диафрагма.

- Она живая – говорит Тсубаса – умеет дышать, думать, чувствовать боль. Мне пришлось вырвать свое сердце, чтобы запустить ее.

- Мне нравится цвет – говорит Шатун. – Не черный и не синий.

- Цвет воронова крыла – улыбается Тсубаса.

Внутри сферы пульсирует яркий свет. Маленькая шаровая молния – вот что он напоминает Шатуну.

Тсубаса опускает руку в карман, достает сигарету и прикуривает от пламени.

- У Гексограмона набралась – фыркает Шатун.

- Я не видела его двадцать дней – говорит Тсубаса. – между прочим, по твоей милости.



Шатун водит рукой по доспехам. Он пленен.



Тсубаса вытаскивает из-под стенда ящик. Она откидывает черные скобы, поднимает тяжелую крышку. Под ней – меч, завернутый в моток бархата.



Она вытаскивает его, поморщившись, заметно, что ей тяжело.

- Двеннадцать килограм чистой стали – говорит она.

- Сталь – говоно – заявляет Шатун. – она портится. И кислота ее ест.

Его внимание привлекает обратная сторона меча. Она похожа на печатную плату. Она усеяна кучей черных микросхем, и резисторов. Ее рисунок напоминает персидские ковры – красиво и вызывает ассоциации с кучей вещей – но ни с чем конкретным одновременно.

- Дачтотыговоришь? – передразнивает его Тсубасу. – Не хочешь – не бери. Пшел вон.

- Дай – говорит Шатун и протягивает руку.

- Не так быстро – Тсубаса прячет меч за спину и пятерня Шатуна хватает только пустой воздух.

- Что еще? – лицо ребенка, у которого отобрали любимую игрушку.

- Твое сердце, балбес. – говорит Тсубаса. – без него это просто кусок железа.

- Мое? – переспрашивает Шатун.

- Не мое же. Ты думаешь, у меня их два? Или целая куча?



Тсубаса сует уже потухшую сигарету в доспехи. На конце самокрутки снова загорается огонек.



- Это больно? – спрашивает Шатун.

- Неа, щикотно – язвительно отвечает Тсубаса.

Она срывает покрывало со стола в углу, сбрасывает с него чей-то трупик и разгребает мотки проводов. Шатун грустно следит за ее движениями.

Зеленый зверь опускает над столом яркую круглую лампу. Рядом, на длинных и кривых кронштейнах повисают причудливые инструменты – скальпели, иглы и циркулярные пилы – маленькие орудия пыток маленькой Тсубасы. Они все покрыты спекшейся кровью – все до единого.

- Бойня какая-то – жалуется Шатун. – Ты экономишь спирт? У меня в ангаре целый бассейн этого спирта, весь улей в нем можно..

- Заткнись и ложись – говорит Тсубаса.

Красный зверь послушно ложится.

Зеленый зверь срывает с него майку.



Грудь Шатуна покрыта шрамами. На предплечьях растет рыжая шерсть. Тсубаса проводит по ней ладонью и хихикает.

- Как шелк – говорит она.

- Прекрати – Шатун нервно дергается – мне щекотно.

- Если ты весь был бы рыжим – говорит Тсубаса – то не казался бы таким уродом.

Откройте рот, скажите «Ааа».

Шатун ошалело открывает рот – и вовремя. В его грудь впивается игла.

- Ааааа! – орет он во весь голос и пытается подняться – но безуспешно. Ноги и руки уже пристегнуты к столу кожаными ремнями.

Игла вспарывает кожу и плоть. Тсубаса со скучающим видом разбивает ему грудную клетку – ударом кулака.

Ребра трещат, но отказываются ломаться.

- Много кальция кушаешь, кости хорошие – говорит Тсубаса и бьет еще раз.

Шатун продолжает кричать.

Тсубаса опускает в его грудь руку и вырывает красный комок – камеры и предсердия продолжают сокращаться, остатки крови струятся из разорваных артерий.

- Вот и все – говорит Тсубаса – а мы боялись.



Шатун растерянно провожает глазами свое сердце.

Тсубаса держит меч на вытянутой руке и смотрит на него. В гарде меча, там, где рукоять преходит в лезвие – пятиугольная дырка.

Тсубаса пыхтит и засовывает сердце в дырку.

- Моя грудь, дура! Моя грудь – кричит Шатун и все пытается подняться.

- До свадьбы заживет – бросает Тсубаса, не оборачиваясь. Сердце отказывается залезать в меч.

- Надо напильником подточить – бурчит Зеленый зверь.

Шатун потрясенно разглядывает дырку в своем теле – потом руку Тсубасы – потом снова дырку, словно не зная, чему удивляться больше.



- Готово – говорит Тсубаса. – Немного неаккуратно, но нам за красотой гоняться и не надо. Ни к чему это.

Она делает пару взмахов мечом, прислушиваясь к тому, как свистит воздух.

Из печатной платы на мече летят искры и устилают пол.



- Знаешь ли ты – говорит Тсубаса, - сколько трудов мне стоило спаять для тебя все это барахло?

Травить плату в кислоте – потом окажется, что неправильные контакты – снова травить плату. И каждый раз прессовать блядский текстолит – говорит Тсубаса. - Но разве красный ублюдок вроде тебя это оценит?

Тебя интересует собственная шкура – и больше ничего.



Она перерубает мечом одну из подвешеных туш. Нижняя часть шлепается на пол.

Срез идеально гладкий.



- Работает – говорит Тсубаса. – Хотя я лично недовольна нагрузкой на входе – может сгореть в любой момент.



Шатун воет как раненая гиена.



- Ладно, оставим и так – милосердно заканчивает Тсубаса и откладывает меч в сторону. – Теперь о главном.

Ты можешь помолчать хоть минуту, у меня от тебя болит голова!



Шатун воет на полтона тише.



- Ты получишь все это. Без вопросов – продолжает Тсубаса. – но ты должен сдержать свое обещание.

- Мы уже говорили об этом! – кричит Шатун со стола.

- Убьешь меня. – говорит Тсубаса. – Теперь, когда у меня больше нет сердца, я смертна.

- Сделай это сама – рычит Шатун, - нечего меня ввязывать.

- Я пробовала – грустно говорит Тсубаса – не получается.

- Попроси Гексограмона.

- Он откажется.

- Я тоже не буду.

- Ну и мудак – бросает Тсубаса с неожинанной злостью в голосе. – Два сопливых слабака на мою голову.



Они молчат. Слышно, как где-то тикают часы.



Несет гарью. Этот запах всегда опережает его на несколько шагов.

Он прыгает сверху, не дождавшись, когда спустится лифт.

От него пахнет гарью и голодом, обычным желанием пожрать.

От его шагов дрожит пол.

- Дай сигарету, будь так добра – говорит он.

Тсубаса протягивает ему свой окурок.



В клубах дыма Гексограмон – злой дух, призрак-сигаретного-тумана. Его глаза – два синих прожектора.

Но когда дым рассеется, он станет тем, кто он есть – унылая и костлявая фигура в кожаной куртке.



- Генерал – говорит он – два дня назад я видел Желтого зверя.

- Это новость, даа – говорит Шатун с койки, - я ее тоже видел пару раз.

- Заткнись и слушай – говорит Тсубаса.

Гексограмон присасывается к окурку.



Он идет по корридору. Его поступь ломает пол. Трубы гнутся под его ногами, плиты складываются как карточный домик.

Стены в крови. Кровь сочится из щелей в полу и течет вверх. Она не засыхает никогда.

Кровь в его голове. В его мире на небе багровые облака, а ноги утопают в багровом пламени.

Мой мир – мои правила.



Этот коридор пуст – только он один-на-один с кровоточащими стенами.

И когда загорается свет, он хочет закричать. У дверного проема притаился враг. Его тень упирается в потолок, она огромна как космос, ее лапы охватывают дверной проем и хотят сломать дверной косяк как тонкую спичку.

Гексограмон делает шаг.

Свет из за угла бьет нестерпимо яркий. Виден краешек чего-то черного, покрытого густой шерстью.

Синий зверь щурится.



Плюшевый медвежонок. Идиотская игрушка. Но внутри пуговицы-глаза, кое как пришитого к медведю, пляшут безумные искорки.

Их не видно. Для того, чтобы знать необязательно видеть, Гексограмон знает эту простую истину лучше всех. Ты не видишь, не слышишь, не чувствуешь запаха. Но они есть – кровь на стенах и огонь в глазах кусочка плюша.



Гексограмон делает еще один шаг.

Медвежонка держит детская рука.

- Ей не нужны отчеты – произносит детский голос, старательно

выговаривая слова – так разговаривают иностранцы, которых выдают не акцент и не ошибки произношения, а неуловимая неестественность в речи.

- Ей нужно ровно одно слово – да или нет - говорит второй голос.

Он обычен, услышав такой, забудешь его сразу.

- Нет – говорит Желтый зверь.

- Опять нет – звучит детский голос – который год все нет да нет.

Она будет очень недовольна.

- Вся третья серия неуправляема – отвечает Желтый зверь – их не получилось ослабить.

- Это уже детали – говорит бесцветный голос. – Детали не важны.



Гексограмон делает еще один маленький шаг.

Теперь он видит их очень хорошо – и высокую женщину в сером плаще, и Желтого зверя Ка и девочку в оранжевой куртке – она прижимает медвежонка к себе, а тот смотрит глазками-пуговицами на Гексограмона – его не обманешь и от него не скроешься.

- Третью серию под нож – говорит женщина в плаще – и начинайте новую.

Они гасят свет и уходят по коридору. Под их ногами скрипит зола.

А может быть, зубы Синего зверя.



- Это надо обдумать – говорит Гексограмон. – И… Тсубаса, на твоем месте я перевязал бы генерала.

---

Снилась Янка Дягилева.

Янка живет на пятом этаже, ее дом там, где дорога переходит в обрыв, а обрыв в лес, засыпаный ржавыми москвичами и ракетными двигателями.

Лес - это такая зона. Только страшнее. По зоне бродят сталкеры, а по нашему лесу никто не ходит, десять раз подумает.



У Янки темно. На стенах нет обоев. Они все в дырках. Ее квартира - это один большой муравейник, вывернутый наизнанку. Я все жду, что из дыр полезут муравьи, но вместо них сочится вода.



Янка грустно поет какую-то новую песню.



"Больше ни веры ни обид..." Просто плохой трип.

---

Первый курс. Пара Симовского. Сидим на последней парте, пьем водку из стаканов, украденых в столовой.

Прямо перед нами - скрученая беломорина с корявой надписью "РАКЕТА".

"В каждом из нас таится бесконечный космос. Но чтобы взлететь, нужна ракета"



Меня зовут Альма Буру.

Я чертова ебнутая на всю голову сука.

Будем знакомы.



А я живая. Только глаза нихуя почти не видят, и косят еще сильнее, чем раньше.

"P" meens "ракета", мон шер?



http://www.lgz.ru/archives/html_arc.../Polosy/4_1.htm

Какая клевая хуйня, вы только посмотрите.

" Виртуальные друзья заменяют подросткам реальных, болтовня в чате – игры во дворе."



Дада. Вместо того, чтобы с Гогой и Соплей бить черных прутами арматуры, они атата, эскаписты хуевы. В инете сидят.



upd:

Если увидите меня на блошином рынке - через несколько(много) лет - продающей книги или справочники по электронике за десять рублей - уебайте ногой наотмашь. Чтобы сразу сдохла.