Сенсей всегда кипела энергией, сколько ее помню. Ну просто не человек, а реактор, корявый, совецкий и потому взрывоопасный.
Она была на голову-полторы выше меня, обладала огромной косматой гривой и носила чудовищного размера (сантиметров девять в диаметре) кольца в ушах.
- Во мне татарские и монгольские крови, - говорила она с гордостью. Не знаю, внешность у нее была истинно арийская.
Прошлое у сенсея было богатым. За ней тянулся длинный хвост автомобильных аварий, она успела побывать во всех краях нашей родины, была в Тибете, на Аляске, в долине гейзеров на Камчатском полуострове, уссурийской тайге, черт-те знает где еще. Совершала куда-то восхождения, носилась с геологами и вулканолагами в походах, сплавлялась по рекам, горным и не очень.
Последним ее жилищем была угловая двухкомнатная квартира на шестом этаже. Одну комнату занимал диван, журнальный столик и шкафы с книгами, очень хорошими книгами. На столике валялись незаконченые письма, по большей части на английском языке, написаные красивым калиграфическим почерком, на хорошей бумаге, тушью и пером.
Другую комнату сенсей использовала как студию - она была завалена холстами с картинами, еще сырыми от масляной краски.
- Гадкая страна, - говорила сэнсей, - я на Аляске две пастели за 700 баксов загнала, а в России они нахрен никому не сдались.
Я пила чай и понимающе кивала.
- Книжку возьми вот, про Рериха, замечательная. - говорила сенсей и я послушно ложила книжечку в рюкзак, а следом еще одну, по истории Модерна, а следом за ними огромный альбом Сальвадора Дали, в нагрузку.
- Я на следущей неделе в Мальту уезжаю - говорила Сенсей, - привезу раскошные работы - и действительно привозила, действительно раскошные. Она гордо показывала их мне, а вечером тащила в школу, устраивать выставку.
У нее не было семьи, не было детей. Ее детьми были мы. Она учила нас рисовать, а попутно думать и ценить хорошие вещи, отличая их от вещей как нехороших, так и вовсе от говна.
- Только я, - говорила она, могу заниматься любимым делом и еще получать за это деньги.
Она могла часами рассказывать интересные вещи на любую тему, про торсионные поля, про мифы шумеров, про политику и про концлагеря, про то, какие замечательные люди - вьетнамцы, про Николая второго и даосизм, абсолютно непринужденно, а мы слушали ее вполуха и пытались переварить.
- Тебе, Аля, надо в дизайнерский институт поступать. В москве есть один очень хороший, там ректор моя старая подруга, мы с ней насчет тебя договоримся. - она всем нам желала добра, каждому хотела найти самое лучшее место в жизни. Она не умела злиться и быть сердитой. Она искренне мечтала, что мы вырастем добрыми, умными, порядочными.
Из всех взрослых людей, с которыми меня столкнула судьба, я никого не люблю так, как ее, и никого не вспоминаю с той же теплотой.
Ей всегда будет двадцать, она всегда будет молодой.
Она была на голову-полторы выше меня, обладала огромной косматой гривой и носила чудовищного размера (сантиметров девять в диаметре) кольца в ушах.
- Во мне татарские и монгольские крови, - говорила она с гордостью. Не знаю, внешность у нее была истинно арийская.
Прошлое у сенсея было богатым. За ней тянулся длинный хвост автомобильных аварий, она успела побывать во всех краях нашей родины, была в Тибете, на Аляске, в долине гейзеров на Камчатском полуострове, уссурийской тайге, черт-те знает где еще. Совершала куда-то восхождения, носилась с геологами и вулканолагами в походах, сплавлялась по рекам, горным и не очень.
Последним ее жилищем была угловая двухкомнатная квартира на шестом этаже. Одну комнату занимал диван, журнальный столик и шкафы с книгами, очень хорошими книгами. На столике валялись незаконченые письма, по большей части на английском языке, написаные красивым калиграфическим почерком, на хорошей бумаге, тушью и пером.
Другую комнату сенсей использовала как студию - она была завалена холстами с картинами, еще сырыми от масляной краски.
- Гадкая страна, - говорила сэнсей, - я на Аляске две пастели за 700 баксов загнала, а в России они нахрен никому не сдались.
Я пила чай и понимающе кивала.
- Книжку возьми вот, про Рериха, замечательная. - говорила сенсей и я послушно ложила книжечку в рюкзак, а следом еще одну, по истории Модерна, а следом за ними огромный альбом Сальвадора Дали, в нагрузку.
- Я на следущей неделе в Мальту уезжаю - говорила Сенсей, - привезу раскошные работы - и действительно привозила, действительно раскошные. Она гордо показывала их мне, а вечером тащила в школу, устраивать выставку.
У нее не было семьи, не было детей. Ее детьми были мы. Она учила нас рисовать, а попутно думать и ценить хорошие вещи, отличая их от вещей как нехороших, так и вовсе от говна.
- Только я, - говорила она, могу заниматься любимым делом и еще получать за это деньги.
Она могла часами рассказывать интересные вещи на любую тему, про торсионные поля, про мифы шумеров, про политику и про концлагеря, про то, какие замечательные люди - вьетнамцы, про Николая второго и даосизм, абсолютно непринужденно, а мы слушали ее вполуха и пытались переварить.
- Тебе, Аля, надо в дизайнерский институт поступать. В москве есть один очень хороший, там ректор моя старая подруга, мы с ней насчет тебя договоримся. - она всем нам желала добра, каждому хотела найти самое лучшее место в жизни. Она не умела злиться и быть сердитой. Она искренне мечтала, что мы вырастем добрыми, умными, порядочными.
Из всех взрослых людей, с которыми меня столкнула судьба, я никого не люблю так, как ее, и никого не вспоминаю с той же теплотой.
Ей всегда будет двадцать, она всегда будет молодой.
-
-
25.03.2005 в 06:56-
-
25.03.2005 в 11:18-
-
25.03.2005 в 11:38