Раз в две недели в школе проходила проверка.
Толстая медстра ходила между рядами и ковырялась своими пальцами, похожими на маленькие сардельки, в наших волосах. Она искала вшей.
Потом она заставляла нас закатывать рукава до локтей и внимательно рассматривала сгибы у суставов. Там должны были быть маленькие красные пятна и дырочки от иглы, с небольшими кровоподтеками. В идеале.
Проходя мимо меня, она останавливалась и окидывала меня взглядом, полным ненависти.
А я показывала ей свои руки, ладонями кверху. Маленькие ладошки и маленькие пальчики, все в шрамах, почти все зажившие, зарубцевавшиеся, некоторые свежие, еще кровоточащие. Она не видит мои запястья и тыльные стороны ладоней, но знает, что там. На них треугольник, вписаный в круг, а в треугольнике - еще один круг - и так далее. Концептуально.
Медсестра идет дальше, к Катсураги. Та уже улыбается, широко и радостно, показывает свои ручки. А у сестрички моей Катсураги есть на что посимотреть, у нее вместо рук одни язвы. У нее вообще почти все тело было в аккуратных разрезах, ранки только сильно гноились.
Это даже не история, так, маленький кадр. За кадром много чего - и то, как мы сидим на первых партах, зажав в лапках по лезвию, и многочисленные походы в поликлинику, к психиатору, и наши личне дела в учительской, от которых у меня волосы потом дыбом становились. Я имела удоволствие почитать их перед выпуском. Там же лежали и результаты школьных тестов, ай кью 130 у Катсураги и 85 у меня.
Сейчас я сижу перед монитором, положив два пальцы на клавиатуру, и все руки у меня в белых полосках. Раны давно зарубцевались и следы почти сошли. Через два года сойдут и шрамы на животе. Теперь это не значит ровным счетом ничего. Но раньше это что-то значило. Да, сестричка?
Боль спасет мир, а зверь будет пленен печатью. Мы то знаем, что такое жить-без-шестеренок-в-голове.
Толстая медстра ходила между рядами и ковырялась своими пальцами, похожими на маленькие сардельки, в наших волосах. Она искала вшей.
Потом она заставляла нас закатывать рукава до локтей и внимательно рассматривала сгибы у суставов. Там должны были быть маленькие красные пятна и дырочки от иглы, с небольшими кровоподтеками. В идеале.
Проходя мимо меня, она останавливалась и окидывала меня взглядом, полным ненависти.
А я показывала ей свои руки, ладонями кверху. Маленькие ладошки и маленькие пальчики, все в шрамах, почти все зажившие, зарубцевавшиеся, некоторые свежие, еще кровоточащие. Она не видит мои запястья и тыльные стороны ладоней, но знает, что там. На них треугольник, вписаный в круг, а в треугольнике - еще один круг - и так далее. Концептуально.
Медсестра идет дальше, к Катсураги. Та уже улыбается, широко и радостно, показывает свои ручки. А у сестрички моей Катсураги есть на что посимотреть, у нее вместо рук одни язвы. У нее вообще почти все тело было в аккуратных разрезах, ранки только сильно гноились.
Это даже не история, так, маленький кадр. За кадром много чего - и то, как мы сидим на первых партах, зажав в лапках по лезвию, и многочисленные походы в поликлинику, к психиатору, и наши личне дела в учительской, от которых у меня волосы потом дыбом становились. Я имела удоволствие почитать их перед выпуском. Там же лежали и результаты школьных тестов, ай кью 130 у Катсураги и 85 у меня.
Сейчас я сижу перед монитором, положив два пальцы на клавиатуру, и все руки у меня в белых полосках. Раны давно зарубцевались и следы почти сошли. Через два года сойдут и шрамы на животе. Теперь это не значит ровным счетом ничего. Но раньше это что-то значило. Да, сестричка?
Боль спасет мир, а зверь будет пленен печатью. Мы то знаем, что такое жить-без-шестеренок-в-голове.
-
-
25.04.2005 в 01:43Перечитываю эту фразу, и каждый раз почему-то сжимается сердце.
А ты молодец. Здорово пишешь.