Дневник закрыт на неопределенный срок.

---

Перечитывала старые записи. Умела же писать. Тогда этот дневник что-то значил. И в записях был какой-то смысл.

А теперь мой дневник - полное кал



Т24 убил меня.

Dixi.



(После этих слов полагается 2-3 недели не писать. Но разве ж я выдержу? Не представляете, какое это адское мучение - не писать. Не могу не писать, голова тогда взорвется.



Ну и еще я пьяная в сраку, просто невероятно, космически нажралась. )

---

Возращаясь к Мисту 4

Наконец то прошла Копье.

На решение загадки лифта у меня ушел год.



Туповата я стала, если учесть, что третий Мист прикончила довольно быстро и без солюшнов. (Чем втайне горжусь)



Все таки теперь уважаю Сируса, хоть он и псих. Ввести все Копье в резонанс, чтобы расколоть стены тюрьмы.

Вообще, сложность и проработанность серии растет.

"четыре конденсатора на кабељ один, чтобы разрушить молекулярную структуру при условии правиљного подключения кабелей 2 и 3"



Скоро так высшее инженерное образование нужно будет для игры.



Копье - это самый лучший мир. Потому что на нем паршиво.

Остались еще Хевен и Сирен. На Сирене будет красиво, тихо и мирно. В общем, полное говно.



Это важнейшая ошибка Cian - пытаться делать игру приятной. Когда они делали первую часть, должно быть, им было так погано, что в саму игру стало невыносимо, тоскливо просто играть. Кошки на душе скребли.

Поэтому то она и была гениальной.



А Сирус умница, беспезды. Сопливый и добрый Акенар рядом с ним смотрится совсем никаким.

---

Ехали с мальчиком А. в метро. А питерское метро - это такое место, в котором что только не случится.



Мы едем, а напротив нас сидит Смерть. Он был в черном плаще, черной широкополой шляпе. Лицо его было обуглено, как у Спауна из одноименного фильма, а в глазницах плясали огненые искры.

Натуральный - Альма даже спросила, где он забыл косу, а мальчик А. все спрашивал, не за ним ли Смерть собирается придти.



Смерть стыдливо молчал и не знал, куда ему деться.



Альма достала из ранца конспект по ТММиДП и протянула его Смерти со соловами: "Дайте пожалуйста автограф"

- А что писать? - хрипло спросил Смерть.

- Так и подпишитесь - "Смерть"

Смерть ошалело подписался.



Мухаха.

---

День Свободной Зоны.

Чуть было не забыла.

Сегодня - День Свободной Зоны.



По совместительству - день рождения irc-канала #freedom



Если для вас еще что то значит свобода - от религиозных догматов, от шаблонности мысли, от материальных проблем, от политики, телевидения, маленьких и больших наркотиков, привычек, закостенелости и инертности мысли, родных, близких, властей и системы, частью которой против наших сил мы все являемся - это праздник для вас.



Возрадуйтесь и возликуйте.

Можете даже запостить это себе в блоги или куда там. Мне будет очень приятно.

---

У них зима подходит к концу.

Было бы неплохо, если бы у нас тоже.



· Декабрь



Синий зверь



- Вчера – сказал Шатун.

Вчера – это он про спутник, наверное – подумал Гексограмон. Вот идиотская была затея, поднимать в небо спутник.

- Планета круглая – обьясняла на пальцах Ка – по всей планете у нас радары. Но чтобы эти радары были связаны между собой, что-то должно ими управлять. Сверху.

- Зачем нам радары? – спросила Тсубасу.

- Если нападут кетры, мы будем обороняться, – сказала Ка.

- Не нападут – сказала Тсубасу.

- Нападут обязательно – сказал Шатун с убеждением – они спят и видят, как нас захватить.



Шатун бегал за Ка как привязаный. Он высчитывал для нее какие-то восходящие траектории, орбиты, критическую массу своих сплавов, а Желтый зверь Ка довольно кивала.

От их разговоров у Гексограмона пухла голова и он уходил к себе наверх.



- Ничего у вас не получится – сказала Тсубаса.

- Почему это? – спросила Ка.

- Вот увидите – сказала Тсубаса.

- Я проверял и перепроверял – сказал Шатун. – Это как камень. Если его кинуть – он упадет на песок по кривой. Но если кинуть очень сильно, то он будет все время лететь и все время падать. В результате он не упадет никогда.

- Упадет - сказала Тсубаса и потерла виски. – Ты даже удивишься, как он быстро упадет.



Запуск назначили на вечер.



Гексограммон нашел его в ангаре, сидящим рядом с горном. Окинув стены взглядом, Синий зверь поразился, сколько хлама натащил Шатун. Он умудрился вместить в маленькую комнату помимо лодки длинные полки с реактивами, стремянку, два верстака и огромную бочку солярки. На верстаке грудой валялись разводные ключи и картонные коробки, полные гаек, над коробками был вбит бесконечный ряд гвоздей, к каждому из которых прицеплен какой-то хитрый инструмент. Были тут и километры чертежей, наспех прилепленые к стене, и метровые напильники, и струбцины всех мастей, и точильный брусок, гигантский, как камень с острова Пасхи, и кувалда с отломанной ручкой, стоящая углу и весящая с тонну. Но главным сокровищем ангара был горн Шатуна, массивный и опутанный кривыми трубами, торчащими со всех сторон тигельной печи, как иголки из ежа, покрытый метровым слоем сажи, весь в выбоинах и дырах.

Середину тигеля закрывала решетчатая дверца. За ней стройными рядами лежали бруски металла, покрытые зеленой окисью.



- Вытяжку – сказал Гексограмон.

Шатун подошел к стене и дернул на щитке рубильником. В горне загудело и сверху начал вращаться большой вентилятор, все быстрее и быстрее. Тускло вспыхнула неоновая лампа.

- Отойди – сказал Гексограмон и отодвинул на тигиле задвижку.

- Почему у тебя все такое ржавое? – спросил он мрачно.

- Сыро тут – сказал Шатун. – Сколько не чищу, все равно вода разьедает.

- Великий металлург – съязвил Гексограмон – смотри и учись.

Он склонился над тигелем и, сделав глубокий вдох, выплюнул струю огня.



На стенах плясали их тени, черные как вода в бездонном колодце, причудливые, изломаные, сплетшиеся воедино и было в их танце что-то манящее, то, что приковывало взгляд и зачаровывало совершенно. Мысли, порывы, все исчезало, уступая место треску пламени и причудливой игре света. И время уже не имело смысла, а секунды летели одна за одной, сливаясь в бесконечный поток, как сливались отблески огня в одно яркое размытое пятно.

А Шатун сидел возле горна, поближе к огню и смотрел перед собой невидящим взглядом, и зрачки его, превратившиеся в две маленькие красные точки, были направлены в чернильную темноту ангара, и ему мерещились в ней непонятные и страшные монстры, готовые броситься и разорвать на части, коварные и несокрушимые, но боящиеся света, прячущиеся от него в ужасе и лишь неясно маячащие там, в темноте. И он готов был в любую минуту броситься куда-нибудь, сломя голову, не разбирая дороги, только бежать, бежать, бежать, прочь от темноты, но Гексограмон был рядом и его вид отрезвлял, заставлял сохранять последние остатки рассудка.



Спутник запускали, тщательно готовясь. Вывалили его на пирс, Гексограмон приварил последние листы металла и простучал их все молотком.



- Зачем было столько морочиться? – спросил он.

- Когда он будет лететь – сказал Шатун, - то будет сильно тереться о воздух и нагреется. И тогда он расплавится, вот почему мы закрыли его листами. Листы выдержат жар.

- Мой огонь они не держат – сказал Гексограмон презрительно.

- Твой огонь – это твой огонь – сказал Шатун.



Спутник рухнул в воду через восемь минут. Они сели в лодку и всю ночь тыкали в воду баграми. Спутник выловили в двадцати километрах от пирса, когда уже совсем стемнело. Желтый зверь шептала под нос проклятья, а Синий зверь нервно курил мерзлый мох.



Январь.



Шатун вышел на пирс и потянулся. Воздух сегодня был особенно чистый, дышалось легко, полной грудью.

Он сел на бортик и подобрал хвост. Месяц назад он побоялся бы вот так сесть. Тогда был сильный холод и его мокрый хвост однажды примерз к железному пирсу намертво. Было ужасно унизительно пытаться оторвать его, сперва слабо, потом посильнее, и уж совсем под конец, ( когда он понял, что так просто не отделаться) – звать на помощь.

Желтый зверь пришла, сперва никак не могла понять, что случилось. Сообразив, она долго хохотала. Гексограмон, которого послали за горячей водой, тоже хохотал, до колик в животе, громко, хватая ртом воздух, потом беззвучно.

Шатун молчал и пытался придумать им все мыслимые и немыслимые кары.



Лед уже потрескался и черная вода выглядывала из под блестящей корки темными прожилками. Снег почти не падал. Только иногда поднимался ветер, набегали тучи и начиналась небольшая пурга. На южном склоне наметало сугробы, а Гексограмон, ругаясь, закрывал свой мох кусками фанеры. Но мох все равно побило холодом.



Неприятности начались с обеда. Сперва долго ныла печать.

Ее никогда не удавалось толком разглядеть. Все звери сходились на том, что рисунок был, и нанесен он был красными чернилами. Желтый зверь Ка видела в нем лицо одного хищного животного с оскаленой пастью и злым тяжелым взглядом, Тсубаса находила на печати только круги, но зато в большом количестве, Гексограмону печать напоминала птицу.

Какую именно – он не сказал. Те, которые живут на крыше – подумал Шатун – такие поганые серые птицы, загадили все. Как полезешь налаживать флюгер, так подскользнешься и рухнешь вниз. Был бы у него хребет – уже сломал бы десять раз.



А в воде отражались чистый лоб и пара угрей.



На эстакаде стояли две странных фигуры. Одна очень высокая, другая – маленькая. Шатуну они были незнакомы. Разглядеть их мешала густая ячеистая сетка. Они скорее напоминали два темных пятна, подернутых рябью.

Фигуры постаяли и ушли в ту часть эстакады, которая еще была закрыта листами жести.

- Около двери – буркнул Шатун. – Звери около двери. Друзья Серафимы? Они едят мясо? Они любят лодки?

Надо найти их вечером. Не убегут.

Может быть они раскажут про дверь на верхнем этаже?



Эта мысль, похоже, всецело заняла Шатуна. Он уставился на эстакаду, совершенно не глядя под ноги.

Лед, по которому он шел, давно закончился, и ноги его теперь касались воды. Они опирались на ровную темную гладь и воокруг них метались маленькие смерчики. Бестелесые водяные змеи тянут свои головы вверх. Эфемерная крона эфемерных джунглей, вырастающих из черной обсидиановой земли.



Прибрежная коса тянулась медленно и медитативно, кончаясь там же, где и начиналась – в какой-то неопределенной точке. Шатун любил берег за то, что по нему можно было ходить вечно. Труба, из которой когда-то давно должны были течь отходы, но это было, похоже, так давно, что она успела полностью погрузиться в песок, пирс, державшийся только на честном слове и одной большой ржавой трубе – каждый день на пару сантиметров ниже, каждый день минус одна зарубка выше песчаной полосы.

Шатун как то пытался посчитать, сколько продержится пирс – вышло полгода. Тогда он прикинул, какой высоты был пирс несколько лет назад – и оказалось что высокий, непозволительно высокий, приходилось бы тогда задирать голову, чтобы смотреть на него.

А десять лет назад? Тогда бы улей был бы просто огромным. Может быть, даже облака закрывали бы его верхушку.



Две птицы, сидевшие на барже, переглянулись и нахохлились. Шатун цыкнул на них. Первая проигнорировала его, вторая захлопала крыльями, но передумала и улетать не стала.

- Кшшш… Кшшш – сказал Шатун. Вторая птица пустила под себя жиденькую коричневую струю.

- Я тебя сейчас сьем – пригрозил Шатун, откровенно соврав. Мясо птиц пахло паленой резиной. Оно застревало в горле где-то посередине и оттуда не хотело никуда уходить – ни в желудок, ни наружу.

- Не надо меня есть – произнес бесцветный голос откуда-то из-за баржи, и Шатун вздрогнул.

Он тут же провалился в воду по пояс и теперь стоял так, растерянно мигая.

- Я не очень хорошо себя чувствую. Ты сьешь меня и подцепишь заразу, а это не то что нам надо, верно?

Голос произносил понятные слова, но с какой-то непривычной интонацией. От этого слова почему-то никак не выстраивались в привычные предложения, а носились в воздухе густым встревоженным косяком.

Неестественно высокие «а» и «о» резали слух.

- Откуда ты? – спросил Шатун. Он барахтался в воде, но она в этот день была вязкой, как смола.

- С севера – сказал голос из-за баржи.

- И что там на севере? - спросил Шатун.

- Там город – сказал голос. – я видела каналы, прорытые в песке и высокие башни, обвитые проводами. Там в воздухе висят обломки мостов, и острые пики антен тысячами уходят в небо.

- Странный город – сказал Шатун, выбравшись наконец на песок. Его правая рука раздавила морскую звезду.



За баржей лежала очень странная тварь. Белые волосы ее волочились по песку. Глаза потухли и вместо них тварь смотрела в небо темными синими дырами. Во рту не было зубов, а торчали четыре блестящих клыка – два сверху и два снизу.

Пахло от твари резко и незнакомо.

- Там никого нет – сказала тварь из-за баржи. Она запнулась и тяжело задышала.

На ее груди расплывалось большое черное пятно, похожее на спрута. Спрут тянул щупальца к шее.



Шатун подошел и взял тварь на руки. Она оказалась на удивление легкой.

Тварь посмотрела Шатуну в глаза, но дернулась как от удара и отвернулась.

- Не нравится? – спросил Красный зверь.

Тварь молчала.

- Что ты там увидела? – спросил Красный зверь.

- Где? – насторожено спросила тварь.

- Во мне – сказал Шатун.

- Плесень и сырость – сказала тварь.



Шатун шел по песку и тот колол ему пятки. Два солнца вошли в зенит и теперь начали припекать. Только ветер был холодным и не давал толком погреться в их свете.

Эстакада пустовала.

- Ты когда-нибудь видела тени, которые потом исчезали? – спросил Шатун у твари.

- Это призраки – ответила тварь. – Ничего особого.

Руки ее болтались в воздухе, в такт шагов зверя.



- Призраки – буркнул Красный зверь себе под нос. – Интересно.



Дверь в улей он открыл пинком ноги. Та дрогнула, отъехала вверх. На головы Шатуна и твари посыпалась ржавая крошка.

- Круглый коридор – сказала тварь, – похоже на нору.

- Это и есть нора – сказал Шатун. – В этой норе живем мы.



Тварь окинула взглядом стены. Их покрывали ажурные решетки. Лампы, утопленные в глубине стен дробились на множество ярких маленьких пятен. Тысячи ячеек – тысячи белых огней.



- Лифт не поедет отсюда – сказал Шатун. – Ему не хватит мощности.

Тварь покосилась на Красного зверя.

- Видишь там лампочки наверху? – спросил Шатун.

- Да – сказала Тварь.

- Строили как в носу ковырялись – сказал Шатун сердито. – Если бы я делал сам, то по другому бы все построил.

Когда горит три – лифт работает. Когда две – он застрянет на третьем или четвертом этаже.

Когда одна – это значит, сука Тсубаса ковырялась в реакторе и подала напряжение в свое крыло. Или сука Ка подала напряжение на верхние этажи.

- А если четыре?

- Тогда сгорит все в мясо – мрачно сказал Шатун.- Только такого не будет. Вот если бы они все на место возвращали, тогда бы лифт взорвался. Только разве ж они вернут? Дыхание задержи.

- А? – спросила тварь и глупо хлопнула глазами.

Но Шатун уже выбил решетку под собой ударом ноги и провалился в глубокую черную дыру.





Они упали в воду. Погрузились полностью. А потом Шатун вынырнул. А тварь начала кашлять.

Черные щупальца уже тянулись к ее горлу, а на лице проступали багровые пятна.

- Никак не могу привыкнуть – сказал Шатун. – Вот если бы я строил – то все сделал как надо.



Тварь молчала. Ее лицо потеряло всякое выражение.

- Потерпи – сказал ей Шатун. – я тебя горячей водой напою, как придем. Только у меня пробки вышибает, как я воду кипячу – просто напасть какая-то. По пять раз подряд выбить может, представляешь?

Тоннель разделялся на две части. Вода одинаково плескалась в двух его ответвлениях, бросая на стены одинаковые белые блики.

- Слева – реактор, справа – холл – буркнул Шатун себе под нос.

Или слева холл, а справа реактор? Здесь же таблички были еще месяц назад. Ну Тсубаса, ну руки оторву…





Тварь сгорела за вечер. Почернела, раздулась, а потом превратилась в маленькую высохшую мумию.

- Дай мне ее, а? – спросила Зеленый зверь Тсубаса. – я ее изучать буду.

Красный зверь вяло отмахнулся – бери мол, не морочь голову.



Он пил кипяток вприкуску.

Света не было во всем северном крыле. Серафима сломала реактор. За пыльным окном падал снег. Две или три снежинки на все небо – а оно было очень большим. Зима агонизировала.

Гексограмон вышел на берег и сплюнул.



Отсюда, сверху, он казался маленькой чертой на песке.

Гесокграмону не нравился холод. Он надоел ему и проел до самого нутра, как едкая и вонючая кислота.



Так кончился январь.

---

Город



Этот город как лепра разьедает старость. Сорви с него слой грима - и откроются гниющие язвы. Здесь мысли текут вяло. Здесь даже столетия кажутся мгновениями.



Мои университеты



Это место больше похоже на зону. Или на какую-то лабораторию, где велись бесчеловечные опыты. На первом этаже подвала - катакомбы, уходящие под Васильевский остров. На втором - длинная лестница, ведущая прямиком в Ад.



смотреть здесь: http://red.ftr.ee/wp/?page_id=14

(11 посредственых фотографий)

---

Заплатила за еще одну дозу интернета. В оффлайне чувствую себя предельно неуютно - как ящерица, которую выдернули из под родного теплого камня.



Идиотские мысли вслух: вместо "got it" писать "goth it". Почти как "грок ит"

Уроки английского:

Three swiss witch-bitches, which wished to be switched swiss witch-bitches, watch three swiss Swatch watch switches.

Which swiss witch-bitch, which wishes to be a switched swiss witch-bitch, wishes to watch which swiss Swatch switch?



Кстати, меня ужасно бесят копирайты. Все больше и больше. Особенно, когда видишь клевую хуйную, а под ней пометку (с) Вася.

Прекрасно знаю, что написал это Норвежский Лесной, или soamo, или Рома Воронежский, или масса других хороших людей, которые ни у кого ничего не пиздят - по той простой причине, что не пиздят никогда. Пиздят у них.

Коля украл у Воронежского стишок и гордо поставил у себя, влепив ебанацкую (ц), Петя украл у Коли поставив "(ц) Коля", Вася соответственно заменил на "взято у Коли, нииба(ц)а"

Учите матчасть.

Лучше уж не ставили бы совсем ничего, криворукие амебоподобные уебаны.



Но зато все приличненько и политика @дневничечков не попрана.

---

Стимпанкерское.

"Патентованый лак для волосъ" - было написано на рекламным плакате. Над ним возвышался другой - подвешеный на четырех тросах, через дорогу. На плакате была изображена девушка с переносным телеграфным автоматом и эмблемой птс - петербургъских телеграфных сетей. "Ты - лучшая" -гласила надпись на плакате.



- Господин Гальски, как ваше плечо?

- Все дерёт, дьявöл меня порази. Как двадцать лет назад, под Мöльбурнгом, помнишь ту бойню, Леаноръ - буркнул собеседник. Был он преклонных лет, и виски его стремительно поражала седина. Не моргнуть и глазом, как прибавится пара седых волос.

- Адский день - сказал он, - Петербургъский Департамент Статистики рехнулся всем составом на старости лет. Семёнов, этот выживший из ума пердун выпрашивает субсидии Академии Наукъ. Ученые - слуги Сатаны.

Эти фöнари на тысячу свечъ - почему нельзя пользоваться старыми, керосиновыми фöнарями?



- Прогресс не становить, господин пöлковник - сказала девушка, державшая его за руку.



На углу петроградского проспекта, рядом с закусочной "Доналдсъ и сыновъя" мимо пронесся автомобилъ, обдав их грязью и горячим паром.



- Вот еще одно доказательство того, что мир катится в Геену - сказал седой полковник - скоро весь мир наполнят эти стальные монстры. Проклятый пар отравит наш воздух. Ученые уверют, что он безвреден, но кто поверит этим сухарям в белых халатах?

- Прогресс - зло, вы как никогда правы - сказал молодой человек в черном пальто, сидящий за столиком рядом с закусочной. Шляпа его была надвинута глубоко на глаза, от чего те казались посажеными в темные маленькие ямки.



- Все проклятые империалисты-янки, сказал молодой человек - вы были в их заведении? Вы ели их росбиф? Это же черт те что, а не росбиф. Настоящее мясо должно быть с кровью, а они крутят его через мясокрутъку и продают за 30 целковыхъ. Разве это еда?



- Более невкусной какашки я ещё не ела, - сказала Леанор и полковник неодобрительно посмотрел на нее.



- Приобретайте мобилъные телеграфы синдиката "Самсунгъ" - крикнул мальчишка и сунул в руки девушке пачку желтых листовок. - В мобилъных телеграфах "Самсунгъ" вы найдете патефонъ на двадцать четыре мелодии.



Он порвернулся к полковнику, но тот так мрачно зыркнул на мальчика, что его как ветром сдуло.



- Помяните мое слово, - сказал юноша в черной шляпе - технократы приберут к рукам весь мир. Технократы и их вирус Т24, вот корень всех бед.

- Вы Готъ - сказала Леанор - один из этих декаданствующих радикалов, помешаных на евгенике.



-О, я никогда не стану помешаным. А вот другие - да. Токсикация мозга от Т24. Вещизм поражает людей, вы обременены насущным скарбом, навязаными мыслями, они тянут вас на самое дно.



- Пойдемте, Леаноръ - сказал полковник, увлекая за собой спутницу - этот человек ненормальный.



- Текнораты выпустили Т24 в городское водохранилище. На прошлой неделе - громко бросил юноша в воздух. - на Васильевской стороне провалилась мостовая. Два автомобиля рухнули в котлован. То ли еще будет!



Полковник удалялся огромными шагами к подземному метрополитену, гневно потрясая кулаком.







- Эти люди, из Департамента - сказала Леанор осторожно - я слышала, они вводят в строй Гомунъкула. Механический Разумъ.



- Который разъ - бросил полковник презрительно. Их шёстерни вечно выходят из стрöя, но они просят у Государя Императора баснословные деньги и закупают новую партию в Китае. Господь прокляни Лобачевъскöго и его сатанинские Паровые Интегралъные Схемы.



Фонари неровно мигали вдоль моста. Пар вырывался из стальных опор и бил клубами с огромным ревом. Стальные плиты дребезжали под ногами. В небе величественно плыл "Графъ Цеппелинъ"



Шел безумный и бездушный 19 век, время свершений и надежд, эпоха открытий и веры в лучшее. Эпоха парапанка.

---

Я теперь знаю, что делать с теми, на кого никак не удается подписаться (это касается в особенности Гендальфа, и, плюс еще пары человек)



Я буду читать их через RSS. Благо настроила наконец нормальный rss-агрегатор.

---

Blue sky to forever

The green grass blows in the wind, dancing

It would be a much better sight with you, with me

If you hadn't met me, I'd be fine on my own, baby

Never felt so lonely, then you came along



So now what should I do, I'm strung out, addicted to you

My body aches, now that you're gone

My supply fell trough



Gladly gave me everything you had and more

You craved my happiness

When you made me feel joy it made you smile

But now I feel your stress

Love was never meant to be such a crazy afair, no

And who has time for tears

Never thought I'd sit around and cry for your love

'till now



__

Кто из вас, проклятых детей проклятых отцов, отписался от меня?

Все равно ж найду.

---

Люди отваливаются как модемное соединение (быстро и навсегда). Как грязь с подошв.

Невер кам бэк. Овер зэ хилл энд фар эвей.

Только вот потерять хорошего человека совсем не так страшно, как потерять себя.

А обстоятельства, блядь, таковы, что или-или. Поэтому глубокомысленно, в потолок: "наши пути разошлись".

Меня и так уже осталось мало. Очень-очень мало, куда как меньше, чем раньше. Дотянуть бы до января. Скрестила пальцы и задержала дыхание, а про себя, мысленно: "не верю".

Не доживу. Попомните мои слова.



А славная моя Ка ( не ты, майн либен, не ты, другая Ка) тем временем жалуется на жизнь. Мол, все над ней издеваются и ломают ее нежную психику.

Я ей тут же говорю, мол золодце, самые грустные и мрачные люди как раз всегда шутят и улыбаются.

Нонес оближ.

И мне: "Ты, Альма, не поймешь, ты с голоду не подыхала и баянами не ширялась"

Не подыхала. Есть что жрать, Сатана миловал. Страдание не порок.

Вы вот нищим что нибудь говорите? Калечным? Или молча мимо проходите?

Я им говорю: страдание не порок. "Но само по себе и не добродетель", ага.



Это вот вам моя самая святая вера.

---

Эпитафия Думу

(мысль вслух: заменить название с DooM на Resident Evil3 - ничего не изменится)



Когда шла на Дум ,была на 90% уверена, что говно. И действительно оказалось говно.

Приятно, чертдери, когда фильм оправдывает твои ожидания.



Что понравилось:

UAC corp оставили как есть.

В фильме была BFG

В фильме были монстры и морпех, который надрал всем задницу.

Пугают. Успешно.

Есть оригинальные ходы.



Что не понравилось.

UAC выглядит жалкой конторкой.

BFG стреляет синими зарядами

В фильме действие не происходит на марсе.

В фильме нет ни слова про ад. (суки)

Монстры не из ада, а мутанты-люди.

Очень слабый сюжет, сюжет игры был на два порядка глубже и стильнее.

95% фильма банальны, аж скулы сводит.



Что прикололо.

- Ученого зовут доктор Кармак. Явная аллюзия на Джонни Кармака, весь кинотеатр как услышал, ржал минут пять.

Дядьку зовут Пинки.

- Пинки в игре назывался розовый демон еще со времен первого Дума. Собственно, в этого монстра он и превратился потом.

- Стебная и трешъовая сценка в середине. Но затянуто. Если мне захочется посмотреть, как из дробовика стреляют в Импа, я лучше в игру поиграю лишний раз.

- BFG сценарист расшифровывал как Bio Force Gun. Мухаха.



Где, блядь, портал в ад? Куда вы его дели? Где круглые стены и высокополигональные трубы? Где телепорты внутри базы? Где сложнейшие механизмы и подсвеченый дым?

Почему бфг, попавшая в стену, не убила всех воокруг?

Почему пентограмм нет и крови?



Не хватило мозгов? Смелости (вдруг обвинят в сатанизме?) Или банально, бабла?



Итого, просмотр дума - как визит к стоматологу. Неприятно, но надо терпеть. Чтобы потом забыть как страшный сон и пересмотреть в очередной раз охуеннейшую и гениальнейшую Serenity.

---

Первому снегу посвящается

Две яркие неоновые лампы погасли и она стянула с глаз фуражку. Ненавистный, неестественный свет пропал, и ее руки перестали напоминать руки мертвеца, а стены стали серого, нормального серого цвета. Фуражка полетела далеко в угол, в самый темный дальний угол, где она не мозолила глаза и только блестела идиотская треугольная эмблема. Позорище.

Вслед за фуражкой полетела белая маска. Она столько раз била маску об стол, что та начала крошиться и отваливаться кусок за куском, сперва нижний краешек, потом кусок носа, потом вся правая половина, открывая синий, холодный, как сердце снежного бурана, глаз. Взгляд ее мог прожечь насквозь, оставив в жертве дымящуюся, покрытую коркой льда дыру.

Ей приходилось щуриться. Или закрывать глаза совсем. Как только она забывалась и смотрела на собеседника, обои на стене начинали собираться в складки, а бумага покрывалась инеем.



Комната ее пуста, по стене - синяя линия волнистым зигзагом – недокрашена в двух местах и никогда не будет, никому это не надо. На столе шариковая ручка с пометкой “G”, флажок синего цвета с белой точкой посередине и синяя же, опрокинутая кружка. Кофе на столе засохло много недель назад. Лужа внизу – тоже, ее не вытирали и на кафельной плитке теперь коричневые пятна со следами ног. Много-много следов, много-много ног. Шторы на окнах оборваны, там, где были оконные проемы, теперь глухая стена.



Из под ее маски выбиваются седые волосы, пряди беспорядочно торчат в разные стороны. Сколько не приглаживай их – все равно стоят дыбом. Кое-где – зеленые, ближе к болотному цвету пятна. Когда-то давно кто-то вылил на нее ушат затхлой болотной воды, тина прилипла и осталась на волосах навсегда. На самом деле пятна от недосыпа. И от радиации. И от плохого питания.

Или даже просто так, она родилась с ними и с ними же когда-нибудь помрет.



Сняв маску, она щелкнула тумблером под столом. Все экраны на стене погасли, и глазки камер, наконец, тоже погасли, а сами камеры спрятались в потолок. На каждом углу камеры. Даже у себя нельзя обойтись без камер. Ты спишь, за тобой следят камеры, ты пьешь и жрешь – за тобой следят камеры, ты идешь по коридору и камеры обязательно поворачиваются за тобой.

Стальная плита лязгнула у нее за спиной. Теперь ни одна сволочь не войдет. Теперь пусть даже весь город в ад провалится – будете выкручиваться без меня. Без меня – без меня.



Откинув маску, конструктор стала отдирать распиратор. Три трубки слева, две справа. На тех, которые слева желтая, зеленая и серая маркировки – это кислород, азот и гелий. На левых двух – синяя и красная. По красной поступает горячее масло и прогревает все детали изнутри.

Конструктор по привычке хлопнула рукой по подбородку и трубки с чавканьем вывалились из гнезд.

Она рывком сорвала маску и задышала как собака – шумно, высунув язык. Мерзлый воздух вырывался из ее рта и клубами уходил к потолку. Комнату заволокло туманом.



- Второй – сказала она и слова, вырвавшиеся изо рта, упали на стол кусками льда.

Мелкор появился за ее спиной из пустоты – вынырнул из клубов тумана, соткался из холодного уже воздуха и мрачно поджал губы.

- Обогреватель. Включи его, дьявол бы тебя побрал.

- Не поможет – сказала Китана, полупроговорив – полупропев последнее слово – не помооооожет.

- Генерал – рявкнула она, положив руки на стол. Пальцы ее потонули в небольших холмиках снега.

- Здесь – сказала Великая Командующая сзади. – опять сидите в темноте?

- Ты то откуда знаешь – сварливо спросила Китана.

- Пусть у меня нет глаз, но и без них я вижу больше, чем некоторые – своими двумя. – сказала Генерал.

Тело ее покрывали квадратики брони. В каждом квадратике была просверлена дырка, и из дырки торчал провод. Провода оплетали броню как вязаный свитер. Из щелей между квадратными пластинами торчали иглы. Ладонь Командующей пробегала по иглам, аккуратно касаясь их кончиков пальцами.

Больше всего игл торчало из ее правой ноги. Это была не нога, а мешанина черных линий.



Китана методично ковыряется в носу, ее палец, длинный и костлявый, погружается в нос почти полностью. Респиратор болтается возле лица на одной лямке.



Мелкор улыбается кончиками рта. Генерал невозмутима. Ее ресницы покрылись инеем и слиплись, а губы – тонкая белая полоска, олицетворение безразличия и вселенской скорби.

Вот уж кому не надо носить маску, думает Китана, обвести глаза черным, и пометить, где рот – вот и готова маска, хоть сейчас сади ее на мое место, лучше не придумаешь.

- Что там с Третьей? – спрашивает она наконец, и Мелкор вздрагивает, потому что в комнате становится совсем холодно, много-много градусов ниже нуля. Даже столбик на термометре от греха подальше убрался в самый низ.

- Нашли ее? – снова спрашивает Китана, и Мелкор снова удивляется, какие тяжелые у нее слова – каждое слово вдвое тяжелее предыдущего, вдвое холоднее, они падают, как десятитонные сосульки с огромной высоты и пробивают своей тяжестью пол.

- Солкор найдет – говорит Мелкор. – Дай нам две недели.

- Две недели – мычит себе под нос конструктор и палец ее замирает.

- Не хочу ни на что намекать – продолжает конструктор Китана – но вам стоит торопиться. Среди нас завелась крыса.

Голос ее звучит гулко, как будто она говорит не в маленькой комнате, а в огромном церковном зале.

- Какой-то Иуда, какая-то мелкая душенка продалась Зверям. В моем городе кто-то из моих людей шпионит против меня же.

- Если Звери положат лапу на город, - продолжает она - то очень скоро вы будете разговаривать не со мноооой, нет-нет, мои дорогие, не со мнооой, кто я – так, всего лишь сотрясаю воздух, ничего более, болтаю языком, ничего выходящего из ряда вон. Вы будете разговаривать не со мной. Вы будете разговаривать с ней.



И Мелкор уже не улыбается, а рот Генерала из узкой полоски превращается в невидимый контур.

---

техническая запись

Настроила наконец таки SeMagic для работы с atom.

Теперь буду писать в http://red.ftr.ee/wp каждый день (как первоначально и предпологалось)

Кому интересно - мой rss feed к вашим услугам.

---

(Палеонтолог)

"Diary" - так было написано на книжке, буковка под буковкой, золотым тиснением. Это была записная книжка в коричневой обложке, потертая и покрытая пылью, вся какая то мятая и грязная. Она валялась под кроватью, кажется, как маленькое сокровище, или кусок беспозвоночного ископаемого.

Я чувствовала себя археологом, откапывая эту книжку из под горы носков и конспектов.

От книжки пахло сандалом. Не знаю почему. В ней были адреса, записи и рисуночки, выполненые шариковой ручкой, небрежно, но одновременно с любовью.



"Ручка пишет хорошо. Годится.

Сидим в машине. Семь человек и две собаки. Трясет. Пол автобуса забито хламом. Вот."



Странно. Ничего не помню. Но домыслить можно. Подобно тому, как палеонтолог восстанавливает скелет по бережно откопаным останкам, я восстанавливаю воспоминания по этим странным записям.



Я довольно откинулась на кресле. Кресло кожаное, немного порваное на краешке. Собаки белые, лаечки. Они лежат на полу и шумно дышат, высунув языки. За окнами мелькают деревья. Автобус подпргивает на камнях, а вместе с ним подпрыгиваю на сиденьи и я. А может, это и не автобус никакой. Может это грузовик, железный и зеленый, с маленькими окошками и трафаретной надписью "люди" - черной масляной краской.



"Прибыли без особых проблем. Ехали долго. Река неглубокая. Все"

Да, автор не балует многословностью. А вот сразу, безо всяких переходов:

"Плывем. Я спереди на весле. Балдею. Собаки решили искупаться"

К чему это? Куда плывем?

"Остановились передохнуть (Было много воды)

Судя по тому, как все накрываем олителеном, воды будет гораздо больше.

Задралась я грести. Рука отсыхает.

А кое-кто орет: "Левый борт, блин! Альма!" и грозится дать мне веслом по балде. Все время грозится.

Сейчас сижу, отдыхаю. Мышкую (ишу конфеты)"



Что-то детское в этом и трогательное. Как будто и не я писала.

Рядом рисуночек надувной лодки лодки - почеркушка на всю страницу.



"Из впечатлений

Масса слов рвется из горла, и из них самое приличное - это "бля".

В холодной воде я часов 8. Даже сейчас мокрая. Много комаров. Холодно. Буду переодеватсья"



"Переоделась и немного просохла у костра. Чувствую себя более или менее нормально. А главное, сухо " Смайлик корявенький, растянутый в ухмылке на три строчки. Видимо, и правда "сухо".



"Теперь, когда к пальцамм вернулась чувствительность, хотела бы записать кусок текста, который пришел в голову часа 3 назад:

Атон не чувствовал ног. Сперва они замерзли, потом их свело судорогой, потом они кололи, потом... потом уже не кололи

Резная лодка была заполнена ледяной водой уже наполовину. От камней и бурлаков ее швыряло из стороны в сторонц.

Волна накрыла правый борт и окатила Атона. Тот застонал.

Аарон обернулся и спросил:

- Как ты себя чувствуеш?

- Чувствую. - ответил Атон. - Пока.

От обильной кровопотери его мутило. рана над пахом успела замерзнуть и покрыться корочкой окровавленого льда.

- Грести можешь?

- Нет.

- Жаль. У нас двадцать минут."

Двадцать минут до чего? Какой Атон? Какой Аарон? Теперь только гадать можно.



"Четверг. Около 9-10 часов. Большой Бурлак (около 1км). Обошли слева. называется Карелия.

Сделали остановку после отмели. До поворота налево. Думаю, мне дадут шильца."

Рядом карта с какими то развилками и стрелочками.

"Утро, похоже, что пятница. Встала, умылась. Что было вчера - помню плохо. Помню как шатало, как хотела спать. Вроде была трезвой. Говорят, впереди еще один перекат, самый большой, и мы опять зачерпнем. Меня это очень радует, бля."

Справа - рисунок. Дрова, угли, чайник, большая кастрюля на ветке, рядом - носки. Подпись - "костер".



" N 153, 26, 9

E 50, 39, 8

Это наши координаты. Половину пути мы уже прошли.

Вечер. Опять привал перед ночевкой. Пришли часов в 7, может в 8. Я - мокрая по колени, хотя и сидела всю дорогу в КЗИ. Весь хлам в пакетах и умят под целофан.

говорят, прошли серьезный, очень серьезный порог. Я не помню. (Спала)"



"Песок. на песке палатка. Пили водку с бальзамом ( на водке )

Потом достали просто водку обыкновенную, сделана, кажется, в Мордовии.

Товарищ дядя Гена посеял свой unique нож, которым разделал 5 медведей. Ну и ладно. Стопку приму и в люлю. Баиньки.

Река как решето всю дорогу"

Ниже нарисована река, и она действительно как решето. натурально решето.



"Вот еще кусок текста. По памяти пишу.

Слева и справа возвышались скалы. Река была его Стиксом, а стоящий на носу Аарон - кормчим Хароном"

Негусто.



" Жизнь у меня интересная. То хочю гамица, то спатеньки. В основном спатеньки. А еще регулярно хочю в тепло."

" Делали для палатки "сейсмоукрепления" Это значит набрать с берега (метров 20) штук 50 камешков с человеческую голову и обложить ими колышки. А то они торчат в песке и их можно вырвать."



Мало, очень мало. Знаю, что было там что-то еще. Кануло в лету.

Завидую тем, кто ничего не забывает. У меня все воспоминания улетучились как утренний туман с восходом солнца.

---

дайджест клевой хуйни

Обожаю читать по утрам френдленту в жж. Все равно, что читать хорошую газету.



http://www.livejournal.com/users/dj...att/521507.html - про совецкие фотоаппараты, которые впереди планеты всей.



http://www.livejournal.com/users/sh...yle=mine#cutid1 - про глупости и ошибки в нежно мой любимой 9 роте



http://oper.ru/news/print.php?t=1051601530 - ст. о/у Гоблин отжигает, упалапаткресло.



http://www.livejournal.com/users/sh...yle=mine#cutid1 - на урановые рудники, бугага. Шаповалов Данечка рыдал бы от умиления.



http://www.76-82.ru/ - но комментс. Ах, как жаль, что я родилась в готично-гоповских 90-х и не могу протащиться от сайта как следует. Зато у меня были спектрум и поиск. "IBM - это вечный Поиск" - помните такое?



___

Еще видела вчера удивительного дядьку. Жалко, что не было под рукой фотоаппарата.

Сейчас попробую описать.

Высокий. Шикарные, огромные усы, как у Корнея Чуковского (или Бармалея), плавно преходящие в бакенбарды. От щек и ниже лицо гладко выбрито, так что бакенбарды просто обрублены. На носу очки с круглыми пыльными стеклами, одно из них треснуло. На голове сплюснутая шапка с козырьком, на шапке железная блямба. Одет человек то ли в шинель, то ли в какую-то форму, такого же цвета, что и его шапка - серо-зеленого, calm ultramarine, я бы даже сказала.

Ему сабли не хватало очень и груди в георгиевских крестах. Пошло бы. Такое чувство, что он вынырнул прямо из 1805-го года.



Веело от него не старым, и даже не древним. Историческим. Все равно что бы по улице прошел Сталин или Николай Второй.



А еще у меня дали горячую воду и отопление. Алилуйя.

---

Проснуться утром в спальном мешке. Ночью шел дождь. Там, где ты раньше тыкала пальцами - мокрые пятна, а так брезент держит влагу. На ногах - три пары насков, из них две - шерстяные, кофта на кофте. На голове теплая шапка, надвинутая по самые уши. Жарко. В воздухе два комара, выписывают восьмерки. Откинуть полог палатки, вылезти. Снаружи туман. Только маленький островок травы, а все остальное потонуло в белом мареве. Воздух бодрит. Он холодный и свежий.

Примус не разожжется. Две таблетки сухого горючего, и на них вскипятить воду. И пить чай из большой нестерильной алюминиевой кружки.

Душу продам за еще один глоток такого чая!



А на х-л.ру совершенно не умеют играть в ролевки. Детям не говорили о двух неписаных правилах - действовать только за своего персонажа и никогда (слышите, никогда) не воскрешать умерших. Нахуй их. Пусть офигивают от своей мегакрутости, я лучше послежу за замечательной игрой по Желязны, тут, на дайри.

---

Once upone a time, about last Friday... (звенит телефон) 8:59

Первая пара жестко проебана. А почему собственно? Я ж на 7 утра его ставила. (палец жмет на кнопу "разбудить позже") А вот собственно, почему. Два часа по пять минут - это ж сколько раз я жала? И сколько он орал?

Спасть хочется больше чем жить. Не пойду я в универ (А вот и пойдешь. Кто сказал? Твоя совесть.)

Нету у меня никакой совести, атрофировалась давно уже. Во сколько я вчера легла? В пять кажется. (Не песди, в полщестого ты легла). Почему я не умерла во младенчестве? "Распорядок дня" звучит как анекдот. То спишь два часа, а то восемнадцать. Помнится, одна девочка тоже так спала - по четным дням, а по нечетным как раз не спала, у нее потом начались гормональные изменения и глаза через уши вытекли.

Встать. Глаза не закрывать. Зубы нечищены, морда неумыта, по корманам в спешке ключи, студень, денюшку, номерок от куртки ( куртка не простая а золотая, висит в гардеробе уже с пятницы, когда я охуевшая совершенно, потрясая зачеткой, бежала по улицами и орала всякие глупости, в куртке карман, в кармане пакет, а в пакете - шапка. А без шапки уши мерзнут и вообще некузяво. )

И бежать, н разбирая дороги, потому что в универе уже ждут тебя Мамутова и Киселев, Мамутова за две минуты опоздания сожрет с потрохами, а Киселев будет долго и нудно трясти перед тобой списком на отчисление, в котором пять позиций - и ты первая, а внизу подпись декана, замдекана, проректора и размашистый росчерк ректора - "заявленому верить"

And they call him "Sandy Claws".

---

Как люди пишут большие тексты? И как люди пишут большие книги?

Ума не приложу. Вот Йэн Бэнкс пишет очень большую книгу об очень незначительных событиях, причем, собака, интересно пишет, оторваться трудно. Но у меня бы те же самые мысли предложений в десять поместились бы. Кто, куда, когда, зачем. И ничего сверх.

На экзамене приходилось, помнитса, оставлять по три слова на строчке, чтобы уложиться в 5 чертовых страниц.



А еще люди обижаются, что я с ними в аське не разговариваю. Они источают уйму яда, а я потом смотрю на это и мне грустно. Не хотела же задеть. Но задела.

До'агие мои, не первый же день меня знаете, чертову суку Альму, а надеетесь на чудо да на положительные сдвиги. При всей моей безграничной к вам любви их не будет, не меняются люди просто так.